- Какой печальный праздник первомай
- 1989, май
- Николай Некрасов
- «Всё, что, жизнь мою опутав с детских лет, проклятьем на меня легло неотразимым…»
- Первые годы в Петербурге
- Издательская деятельность Некрасова: «Современник» и «Свисток»
- «Кому на Руси жить хорошо»: последнее крупное произведение Некрасова
- Немиров город пришел праздник
Какой печальный праздник первомай
1989, май
Какой печальный праздник Первомай!
По выходным счас алкоголь не продавают,
Сидят граждане, позапёршись по домам,
Одни солдатики, несчастные, гуляют.
И я брожу меж них туда-сюда
По двухэтажным улицам воскресным,
И жизнь уходит, как меж пальцами вода,
Чрез эту пыльную унылую окрестность.
Но верю я, что есть такая дверь,
Где всё не так, где все совсем другое,
Где чудеса! Где гости! Где портвей!
Как будто в молодости! Будто при застое!
Где за накрытым все сажаются столом,
Где нету нужды думать, много ль водки
Сумето раздобыть, где есть при том
И незнакомые — и незамужние! — красотки!
Где дикой громкости орёт магнитофон,
Отчаянною музыкой пленяя,
Где, засадив стакан, другой, потом
Все в пляс как вдруг бросаться начинают;
Где вот уж вечер, вот уж ночь, и вдруг —
Всех вдруг задумчивость волною накрывает.
Все начинают приглашать подруг,
Попарно сильно с ними танцевают,
И я брожу, хожу туда-сюда,
И я ищу, ищу я двери эти.
Но это видно, только дивная мечта!
Ах, как печально жить на белом свете!
Остальное — середина мая 1989, Москва, где-то между Сретенкой, Цветным бульваром и Трубной пл., по пути в Большой Головин (“Больной Головин”), где в 1989 году была одна из очень немногих уцелевших в антиалкогольную кампанию пивных.
2. Вся это нынешняя гадская мода на советское ретро придает стихотворению, конечно, несколько позорный характер.
Но я, когда оно сочинялось, никак не мог предположить, что так оно все обернется. Тогда было положено как раз изобличать советскую жизнь во всех ее проявлениях — ложь, мерзость, злодейство, нищета, убожество и т.д. и т.п., и сказать о ней хоть что-либо хорошее тогда было немного вызовом.
4. Соц-арт? Ирония? Ну да, есть в какой-то степени. Но — одновременно с антииронией, то есть обратной иронией. См. о них в Тесная как рыбья шкура как чулок
Источник статьи: http://www.mnemirov.ru/index.php/%D0%9A%D0%B0%D0%BA%D0%BE%D0%B9_%D0%BF%D0%B5%D1%87%D0%B0%D0%BB%D1%8C%D0%BD%D1%8B%D0%B9_%D0%BF%D1%80%D0%B0%D0%B7%D0%B4%D0%BD%D0%B8%D0%BA_%D0%BF%D0%B5%D1%80%D0%B2%D0%BE%D0%BC%D0%B0%D0%B9
Николай Некрасов
Н иколай Некрасов известен современным читателям как «самый крестьянский» поэт России: именно он одним из первых заговорил о трагедии крепостничества и исследовал духовный мир русского крестьянства. Также Николай Некрасов был успешным публицистом и издателем: его «Современник» стал легендарным журналом своего времени.
«Всё, что, жизнь мою опутав с детских лет, проклятьем на меня легло неотразимым…»
Николай Некрасов родился 10 декабря (по старому стилю — 28 ноября) 1821 года в небольшом городке Немиров Винницкого уезда Подольской губернии. Его отец Алексей Некрасов происходил из семьи некогда богатых ярославских дворян, был армейским офицером, а мать Елена Закревская была дочерью посессионера из Херсонской губернии. Родители были против брака красивой и образованной девушки с небогатым на тот момент военным, поэтому молодые обвенчались в 1817 году без их благословения.
Впрочем, семейная жизнь пары не была счастливой: отец будущего поэта оказался человеком суровым и деспотичным, в том числе по отношению к мягкой и застенчивой супруге, которую называл «затворницей». Тягостная атмосфера, царившая в семье, оказала влияние на творчество Некрасова: в его произведениях часто фигурировали метафорические образы родителей. Федор Достоевский говорил: «Это было раненое в самом начале жизни сердце; и эта-то никогда не заживавшая рана его и была началом и источником всей страстной, страдальческой поэзии его на всю потом жизнь» .
Раннее детство Николая прошло в родовом имении отца — селе Грешнево Ярославской губернии, куда семья перебралась после отставки Алексея Некрасова из армии. Особенно близкие отношения сложились у мальчика с матерью: она была для него лучшим другом и первым учителем, привила ему любовь к русскому языку и литературному слову.
Дела в родовом имении были сильно запущены, дошло даже до судебных тяжб, и отец Некрасова взял на себя обязанности исправника. Уезжая по делам, он часто брал с собой сына, поэтому с ранних лет мальчику доводилось видеть картины, не предназначенные для детских глаз: выбивание долгов и недоимок с крестьян, жестокие расправы, всевозможные проявления горя и нищеты. В собственных стихах Некрасов так вспоминал о ранних годах своей жизни:
Нет! в юности моей, мятежной и суровой,
Отрадного душе воспоминанья нет;
Но всё, что, жизнь мою опутав с детских лет,
Проклятьем на меня легло неотразимым, —
Всему начало здесь, в краю моем родимом.
Первые годы в Петербурге
В 1832 году Некрасову исполнилось 11 лет, и он поступил в гимназию, где проучился до пятого класса. Учеба давалась ему тяжело, отношения с гимназическим начальством не ладились — в частности, из-за едких сатирических стихов, которые он начал сочинять в 16 лет. Поэтому в 1837 году Некрасов отправился в Петербург, где должен был, согласно желанию отца, поступить на военную службу.
В Петербурге юный Некрасов через своего товарища по гимназии познакомился с несколькими студентами, после чего понял, что образование интересовало его больше, чем военное дело. Вопреки требованиям отца и угрозам оставить его без материального содержания, Некрасов начал готовиться к вступительным экзаменам в университет, однако провалил их, после чего стал вольнослушателем филологического факультета.
Некрасов-старший выполнил свой ультиматум и оставил непокорного сына без финансовой помощи. Все свободное от учебы время у Некрасова уходило на поиски работы и крыши над головой: доходило до того, что он не мог позволить себе пообедать. Некоторое время он снимал комнату, но в итоге не смог оплачивать ее и оказался на улице, а затем попал в приют для нищих. Именно там Некрасов открыл для себя новую возможность заработка — писал за небольшую плату прошения и жалобы.
Со временем дела Некрасова стали налаживаться, и этап страшной нужды был пройден. К началу 1840-х годов он зарабатывал на жизнь тем, что сочинял стихи и сказки, выходившие потом в виде лубочных изданий, публиковал небольшие статьи в «Литературной газете» и «Литературном прибавлении к «Русскому инвалиду», давал частные уроки и сочинял пьесы для Александринского театра под псевдонимом Перепельский.
В 1840 году за счет собственных сбережений Некрасов выпустил свой первый поэтический сборник «Мечты и звуки», состоявший из романтических баллад, в которых прослеживалось влияние поэзии Василия Жуковского и Владимира Бенедиктова. Сам Жуковский, ознакомившись со сборником, назвал неплохими всего два стихотворения, остальные же рекомендовал печатать под псевдонимом и аргументировал это так: «Впоследствии вы напишете лучше, и вам будет стыдно за эти стихи». Некрасов внял совету и выпустил сборник под инициалами Н.Н.
Книга «Мечты и звуки» не имела особого успеха ни у читателей, ни у критиков, хотя Николай Полевой отзывался о начинающем поэте весьма благосклонно, а Виссарион Белинский назвал его стихи «вышедшими из души». Сам Некрасов был огорчен первым поэтическим опытом и решил попробовать себя в прозе. Свои ранние рассказы и повести он писал в реалистической манере: в основу сюжетов легли события и явления, участником или свидетелем которых был сам автор, а у некоторых персонажей были прототипы в реальности. Позднее Некрасов обратился и к сатирическим жанрам: создал водевили «Вот что значит влюбиться в актрису» и «Феоктист Онуфриевич Боб», повесть «Макар Осипович Случайный» и другие произведения.
Издательская деятельность Некрасова: «Современник» и «Свисток»
С середины 1840-х годов Некрасов начал активно заниматься издательской деятельностью. При его участии были опубликованы альманахи «Физиология Петербурга», «Статейки в стихах без картинок», «1 апреля», «Петербургский сборник», причем последний имел особенно большой успех: в нем был впервые напечатан роман Достоевского «Бедные люди».
В конце 1846 года Некрасов вместе со своим другом, журналистом и писателем Иваном Панаевым, арендовал у издателя Петра Плетнёва журнал «Современник» .
Молодые авторы, которые до этого публиковались преимущественно в «Отечественных записках», охотно перешли в издание Некрасова. Именно «Современник» позволил раскрыть талант таких писателей, как Иван Гончаров, Иван Тургенев, Александр Герцен, Федор Достоевский, Михаил Салтыков-Щедрин. Сам Некрасов был не только редактором журнала, но и одним из его постоянных авторов. На страницах «Современника» выходили его стихи, проза, литературная критика, публицистические статьи.
Период с 1848 по 1855 год стал тяжелым временем для российской журналистики и литературы из-за резкого ужесточения цензуры. Чтобы заполнить пробелы, возникшие в содержании журнала из-за цензурных запретов, Некрасов начал публиковать в нем главы из приключенческих романов «Мертвое озеро» и «Три страны света», которые писал в соавторстве со своей гражданской женой Авдотьей Панаевой (она скрывалась под псевдонимом Н.Н. Станицкий).
В середине 1850-х требования цензуры смягчились, но у «Современника» возникла новая проблема: классовые противоречия раскололи авторов на две группы с противоположными убеждениями. Представители либерального дворянства выступали за реализм и эстетическое начало в литературе, сторонники демократии придерживались сатирического направления. Противостояние, разумеется, выплеснулось на страницы журнала, поэтому Некрасов совместно с Николаем Добролюбовым основал приложение к «Современнику» — сатирическое издание «Свисток». В нем публиковались юмористические повести и рассказы, сатирические стихи, памфлеты и карикатуры.
В разное время на страницах «Свистка» печатали свои произведения Иван Панаев, Николай Чернышевский, Михаил Салтыков-Щедрин, Алексей Толстой. Приложение впервые вышло в январе 1859 года, а последний его номер был выпущен в апреле 1863-го, через полтора года после смерти Добролюбова. В 1866 году, после убийства императора Александра II, закрылся и сам журнал «Современник».
«Кому на Руси жить хорошо»: последнее крупное произведение Некрасова
После закрытия «Современника» Некрасов занялся изданием журнала «Отечественные записки», который арендовал у издателя Андрея Краевского. Одновременно с этим поэт работал над одним из самых масштабных своих произведений — крестьянской поэмой «Кому на Руси жить хорошо» .
Замысел поэмы появился у Некрасова еще в конце 1850-х годов, однако первую часть он написал уже после отмены крепостного права — примерно в 1863 году. Основой произведения стали не только литературные опыты предшественников поэта, но и его собственные впечатления и воспоминания. По задумке автора, поэма должна была стать своеобразной эпопеей, демонстрирующей жизнь российского народа с разных точек зрения. При этом Некрасов целенаправленно пользовался для ее написания не «высоким штилем», а простым разговорным языком, приближенным к народным песням и сказаниям, изобилующим просторечными выражениями и поговорками.
Работа над поэмой «Кому на Руси жить хорошо» заняла у Некрасова почти 14 лет. Но даже за этот срок он не успел воплотить свой замысел в полной мере: помешала тяжелая болезнь, приковавшая писателя к постели. Первоначально произведение должно было состоять из семи или восьми частей. Маршрут путешествия героев, ищущих, «кому живется весело, вольготно на Руси», лежал через всю страну, до самого Петербурга, где им предстояла встреча с чиновником, купцом, министром и царем. Однако Некрасов понимал, что не успеет завершить работу, поэтому свел четвертую часть повествования — «Пир на весь мир» — к открытому финалу.
При жизни Некрасова в журнале «Отечественные записки» были опубликованы только три фрагмента поэмы — первая часть с прологом, не имеющая собственного названия, «Последыш» и «Крестьянка». «Пир на весь мир» был напечатан только через три года после смерти автора, да и то с существенными цензурными сокращениями.
Умер Некрасов 8 января 1878 года (27 декабря 1877 года по старому стилю). Проститься с ним пришло несколько тысяч человек, которые провожали гроб писателя от дома до Новодевичьего кладбища Петербурга. Это был первый случай, когда российскому писателю отдавали всенародные почести.
Источник статьи: http://www.culture.ru/persons/8160/nikolai-nekrasov
Немиров город пришел праздник
| / Net-культура / |
| Все о поэзии 83 Написать в гостевую Дата публикации: 28 Декабря 2001  получить по E-mail  версия для печати Он приехал в СССР, в Тюмень, делать бизнес, — нефтью там торговать, лесом, и он решил, что, чтобы дела шли успешней, нужно быть с русскими подружелюбней, например, для начала, представляться не полным именем Дональд, а сокращенно, по-дружески — Дон. И записался на прием к губернатору Рокецкому, его спрашивают: И пошел он домой, в гостиницу «Прометей», и пишет жене письмо: О Мэри Мэри Мэри, Аналогичный случай был с американцем по фамилии Ас, его звали Питер: он тоже приехал, записался на прием — имя, фамилия. Тоже в итоге пришлось писать жене: О Мэри Мэри Мэри, Еще был случай с американцем по фамилии Уп. Он тоже решил сделать в России бизнес, а он был представитель арт-бизнеса, организатор выставок. Он приехал в Тюмень, говорит: — Вот, хочу у вас Выставочный зал свой открыть, искусство хочу пропагандировать. — Да у нас ведь уже есть Выставочный зал, на Севастопольской улице, там этого искусства хоть ешь противоестественным способом! — Да ну, там у вас ерунда, всякие соцреализм, местные халтурщики, а я вот контемпорари арт выставлять буду — Дюшана, Кулика, Булатова. — Давай! — ему сказали. Назвал его в честь самого себя: открытие было осенью, в сырой дождливой черноте яростно пылала гигантская неоновая вывеска «Зал Упа». И пришлось ему тоже писать жене: О Мэри Мэри Мэри Да, нелегкая и длительная еще борьба предстоит тюменским властям за создание благоприятного делового инвестиционного климата для иностранных инвесторов! Может быть, некоторые — новое поколение — уже и не знают, кто был первый, с кем случилась подобного рода история. Поэтому на всякий случай изложу ее здесь. Это был один американец, его звали Ин. Он приехал в СССР. По пути в гостиницу ему захотелось в сортир по большому делу. А он не знал, где его найти — и сел под забором. Его оштрафовали. Он идет дальше — ему опять захотелось. Он видит здание, на нем написано: «Институт». А он по-русски плохо понимал и прочел «Ин, сри тут». Он обрадовался, зашел и сел. Прибежала уборщица и его палкой! Поэтому он, когда пришел в гостиницу, жене написал: О Мэри, Мэри, Мэри, На следующий день, — кстати — он пошел в кино. А там был фильм «Багдадский вор». А он был в шерстяных штанах. А рядом с ним бабка сидела, вязала. И она в темноте сослепу перепутала и его штаны зацепила и распустила. Фильм кончился, свет зажегся — а американец без штанов! Тогда он пришел в гостиницу и написал: О Мэри, Мэри, Мэри,
Это сентябрь 1990-го года. Автор зависает в Тюмени на пару недель проездом из Надыма, где он проводил весну и замечтальное лето, в Москву, где он намерен осуществлять ПМЖ. Останавливается автор этих строк — то есть я — как обычно, у Шаповалова Ю., ну, а В.Богомяков — он живет в соседнем доме. В доме у В.Богомякова, как обычно — свинарник. Хозяин дома, нужно честно признать, неряшлив до такой степени, что это называется — свинья. Очень большие две его ноги голы, как всегда, босы и сини от холода. Как же ходить босыми ногами по этому? — с омерзением думает автор, оглядывая окружающую среду: многодневный неметеный мусор, крошки, луковая шелуха, рыбьи кости. Для номенклатурного человека происхождения — немного. Но, правда, большие. И очень большая кухня. В большой комнате — в той, в которой и происходит жизнь Богомякова В. (про малую — ничего не знаю, там жила БывшеБогомякова Наталья, и я там ни разу не был) стоит, несмотря на распахнутую, балконную дверь, кислая вонь овина, ибо здесь спят вповалку люди (одетые) и животные. Люди: на диване — двое сыновей В. Богомякова, Генка и Гриха; на полу Гофлин А., его шофер молдован Петро (Гофлин А. в тот момент является активным деятелем нарождающегося кооперативного движения и обладает автомобилем с шофером), еще один деятель нарождающегося бизнеса брокер Гагаринов В., именующий себя Канадец. Среди тел людей растерянно бродит, цокая копытцами, животное — собачка Гринда, серебристый пудель, подстриженный под овечку, с попмпончиком на голове. Она только что куплена Н. БывшеБогомяковой за какие-то сумасшедшие деньги — потому что у нее какая-то сверхособая родословная, а это, по мнению Натальи, будет полезно для воспитания детей. Она бродит робко и боязливо, пытаясь заглядывать в глаза тем из людей, которые уже не спят, с целью молча намекнуть, что ее нужно бы накормить и вывести на двор, и являя собой что-то вроде невинной принцессы, попавшей в притон разбойников, тем более, что помпон на ее голове — действительно, точно маленькая корона. Голоса она не подает: воспитание и происхождение не позволяют заявить свои права столь неделикатным способом. Все это происходит, как сказано, во-первых, от того, что В.Богомяков, известный философ, будучи постоянно погружен в думы, крайне равнодушен к бытовой стороне своей жизни; во-вторых же — от того, что на дому у Богомякова В. вот уже четвертый день подряд идет объявленный автором этих строк — мной — месячник «Поэзия — в жизнь!». Осуществляется он так. По городу расклеены самодельные объявления, провозглашающие и обосновывающие необходимость такого месячника, объявления полухудожественным методом изготовлены лично М. Немировым при помощи пишущей машинки и — для увлекательности и красоты — картинок, понавырванных из журналов «Элль», «Вог» и т.д.: Павел Азов, распропагандированный Немировым, выдал мне для этой цели запасы модных журналов его жены Елены; по тем временам — акт невиданной щедрости. (Он таков, впрочем, довольно-таки таков и по нынешним временам, а уж по тем, когда эти журналы были не покупаемы в газетном киоске, а специально привозились П.Азовым из настоящего Парижа, где были покупаемы за валюту!) В прокламациях, как сказано, обоснована необходимость проводимого мероприятия, замечательность и непревзойденность его, с позиций как вечности, так и текущего момента, указан телефон В.Богомякова, сообщено приглашение звонить и приходить, чтобы — с выражением! — читать стихи. Только — самых надежных, проверенных авторов — Державина, Тютчева, Заболоцкого, Маяковского и так далее; ну, в случае особо настойчивых просьб присутствующих М.Немиров и В.Богомяков прочтут и свои сочинения. Вход — бесплатный, но водку с собой приносить — обязательно. Собственно, ради последнего пункта все и затеяно: и В.Богомяков, и М.Немиров, и упоминавшийся Ю. Шаповалов — большие любители выпивать водку, но в указанный период истории их возможности в этом деле крайне ограничены: с водкой — известная напряженка (см. Антиалкогольная кампания). Вот М.Немиров и придумал способ, как наладить практически бесперебойный конвейер ее поставки в дом В.Богомякова. И, кстати, ведь действительно все получилось, как было задумано! И началось! И понеслось! И сколько дней подряд Люди шли, и шли, и шли; и приходили, и приносили; девушки из университета; какие-то юноши из училища искусств; представители нарождающегося коопдвижения; вообще хрен знает кто; Михаил Федосеенков приходил от Союза Советских Писателей (правда, стихов не читал, а почему-то агитировал за Белое Братство известного Виссариона); Роман Неумоев приходил — с водкой! купленной на собственные деньги у спекулянтов по тройной цене! Роман Неумоев, известный своей скуповатостью и прижимистостью! — и с большой силой выразительности прочитал — но почему-то только персонально М. Немирову, отведя его для этого на балкон — стихотворение Блока про Донну Анну — ну, то, где и проч. и проч. и проч. И вот среди всего это — на кухне на подоконнике имеется, неизвестно откуда взявшийся цветок в горшке, который цветет красным и желтым. Видимо, какие-то из любителей поэзии принесли в подарок. — О! Это как называется? — Это герань, — важно отвечает видный политолог (тогда еще, впрочем, нет). — Герань? Ну? Та самая герань — цветок, дважды проклятый советскими мыслителями?! А это да, это было. Дважды он был проклят — за то, что символ мещанства. Первый раз он был проклят Маяковским, футуристами, лефовцами, конструктивистами и всеми прочими авангардистами 1920-х — герань, и еще фикус, — как два главных символа старого затхлого быта, который должен быть сметен с лица земли, чтобы все стало новым и ослепительным, происходящим в просторных помещениях, залитых светом. «Дом — это машина для жилья!», а какие же в машине могут быть горшки с цветками?
Потом, в тридцатые, теоретиков безбытности, вроде бы, привели к ногтю. Но герань по прежнему оставалась символом классового врага — ибо кто есть владелец Г. как не скрытый аполитичный обыватель и безыдейный мещанин и соглашатель, трусливо прячущий тело в утеса в час, когда — — —
когда Стаханов в забое; когда многомиллионные массы на Красной Площади в День Первомайской солидарности чеканят шаг; Ну, понятно, что герань здесь — — — Второй раз герань была проклята в 1960-е. 1960-е: новый всплеск борьбы с мещанством, которое при позднем сталинизме по новой расцвело: вожди его (сталинизма) изрядно прибарахлились в Германии, и именно сплошь мещанскими — Германия же! — этажерочками, салфеточками. Но наступают новые дни:
Потому что народ мы бродячий, Э-ге-ге, эге-гей, хали-гали! Летка-енка ты мой Евтушенко! Шик-модерн, треугольная груша, И т.д. — Тимур Кибиров, поэма «Сквозь прощальные слезы». Цитировать хочется страницами — а она, поэма, именно такова, что там целые десятки страниц, битком набитых «приметами эпохи». Очень смешно, очень трогательно, и — — — И опять символом мещанства становится почему-то именно герань (ну, еще и указанные Кибировым слоники, и плющевые скатерти, и гардины, и — кстати — опять фикус.) Потому что и в самом деле: в час, когда
Юность на мотороллере мчится Над Калугой, Рязанью, Казанью, Какая тут, на фиг, герань? И — добились-таки своего авторы тогдашних книжек «Эстетику — в быт!» — извели герань под корешок так, что я, например, вот в дому В.Г.Богомякова ее впервые и увидал — уж не знаю, как у него в дому она смогла оказаться. (Кибирова все-таки не удержался, еще вставил. Потому что — очень уж — — -!) Но домашние цветки в 1960-е, в отличие от 1920-х, наоборот, всячески поощрялись. Но, конечно, не герань. Поощрялась всякая традесканция в полосочку, свисающая из горшков. Горшки при этом должны были находиться где-нибудь наверху, на книжных полках, например, или, еще лучше, на таких подставках из железных сваренных труб, выкрашенных белым и с черными черточками поперек, изображая березку. На картинке — помимо Г., еще один из самых ненавистных символов ненавистного мещанства — занавесочки. Никаких занавесок новому человеку на новой Земле не полагалось. Он должен жить в стеклянном кубе, прозрачном насквозь, как точно в аквариуме. В 1920-е об этом мечтали — в 1960-е это осуществили. Не жилье, правда, но общественные заведения — вполне: кафе-стекляшки, стеклянные магазины, парикмахерские и т.д. Но это так и не удалось: тут же все эти стеклянные плоскости стали изнутри занавешивать этими самыми занавесками, ибо мещанство — — — Что до автора этих строк, то я являюсь, видимо, в душе все-таки шестидесятником. Во всяком случае всяких занавесочек, салфеточек, всяких шалей вот еще вязаных — очень сильно не люблю, и в доме не держу. Источник статьи: http://old.russ.ru/netcult/20011228n.html Adblockdetector |
Автор этих строк посещает в один из дней жилище Богомякова В. на улице Хохрякова.